Глава первая. Детство и юность

Достоевские происходили из старинного дворянского рода, представители которого с XVI века упоминаются в различных документах юго-западной Руси. В 1506 году им была пожалована грамота на село Достоево в Пинском повете между реками Пиной и Яцольдой, после чего эти служилые люди стали именоваться по своей земельной вотчине Достоевскими. Представители этого рода считали даже, что он восходил к Золотой Орде (от Аслана Челебимурзы, выехавшего около 1389 года из Золотой Орды на службу к великому князю московскому), однако ни знатностью, ни богатством они похвастаться не могли, хотя в XVI веке служебным шляхтичем при знаменитом русском князе-эмигранте Андрее Курбском, который из Литвы посылал свои послания Ивану Грозному, был Федор Достоевский (отсюда семейная традиция давать имя Андрей в честь Андрея Курбского).

Дед писателя Андрей Достоевский занимал довольно скромную должность протоиерея в маленьком провинциальном городке Подольской губернии Брацлаве, так как к XVIII веку род Достоевских, не принявший католичества, был вытеснен из рядов западного дворянства и, переселившись на Украину, постепенно захудал и обеднел.

Из многочисленных детей деда Достоевского лишь один младший сын Михаил (отец писателя) решился порвать с традиционным семейным укладом и образованием и построить свою биографию как типичный разночинец. В 1809 году двадцатилетний Михаил Андреевич Достоевский бросает учебу в Подольской семинарии и уходит из родительского дома в Москву, где поступает в Медико-хирургическую академию. Во время Отечественной войны 1812 года он принимал участие в военных действиях, в мирное время служил врачом в Бородинском пехотном полку и в Московском военном госпитале, а в 1821 году, выйдя в отставку, был определен "на вакансию лекаря" в Мариинскую больницу для бедных Московского воспитательного дома.

Рис. М. А. Достоевский, отец писателя

В 1819 году М. А. Достоевский женился на девятнадцатилетней дочери московского купца Федора Тимофеевича Нечаева, Марии Федоровне (мать писателя). На Машу Нечаеву большое культурное влияние оказывала разночинная интеллигентная среда ее матери Варвары Михайловны Котельницкой, отец которой служил корректором в Московской духовной типографии еще во времена знаменитого Новикова. Во всяком случае Мария Федоровна была не чужда поэзии, любила музыку, да и сама была достаточно музыкальна, зачитывалась романами. Она была умна и энергична, любила своего мужа настоящей, горячей и глубокой любовью. Ее письма к нему дышат и наивной преданностью, и большим поэтическим настроением и отличаются тем литературным даром, который потом перешел к детям. Мягкая, добрая и нежная, Мария Федоровна в то же время отличалась практичностью и сметливостью, в ведении хозяйства Михаил Андреевич мог всегда на нее положиться.

Рис. М. Ф. Достоевская, мать писателя

30 октября (11 ноября) 1821 года в правом флигеле Мариинской больницы для бедных, отведенном под казенные квартиры, в семье врача М. А. Достоевского родился второй сын, Федор. (Автор "Бедных людей" - так называлось первое произведение Достоевского - родился в больнице для бедных; тема униженных и оскорбленных пройдет через все творчество писателя.)

Через два года после рождения Достоевского семья переселилась в левый флигель Мариинской больницы, где и прошло все детство Феди с двухлетнего возраста. Младший брат писателя Андрей Михайлович Достоевский вспоминает: "Отец наш... занимал квартиру, состоящую, собственно, из двух чистых комнат, кроме передней и кухни. При входе из холодных сеней, как обыкновенно бывает, помещалась передняя в одно окно (на чистый двор). В задней части этой довольно глубокой передней отделялось помощью досчатой столярной перегородки, не доходящей до потолка, полутемное помещение для детской. Далее следовал зал - довольно поместительная комната о двух окнах на улицу и трех на чистый двор. Потом гостиная в два окна на улицу, от которой тоже столярною досчатою перегородкою отделялось полусветлое помещение для спальни родителей. Вот и вся квартира!"¹.

¹ (Достоевский А. М. Воспоминания. - Л., 1930. - С. 22.)

Большая семья московского лекаря больницы для бедных (семь детей - четыре брата и три сестры) была совсем не богата, а лишь очень скромно обеспечена самым необходимым и никогда не позволяла себе никаких роскошеств и излишеств. Отец писателя, строгий и требовательный к себе, был еще строже и требовательнее к другим, и прежде всего к своим детям. Он был добрым, прекрасным семьянином, гуманным и просвещенным человеком.

Рис. М. М. Достоевский, брат писателя. Фотография. Середина 1850-х гг.

Михаил Андреевич Достоевский очень любил своих детей и умел их воспитывать. Своим восторженным идеализмом и стремлением к прекрасному писатель больше всего обязан своему отцу и домашнему воспитанию. И когда его старший брат Михаил писал уже юношей отцу: "Пусть у меня все возьмут, все, и разденут догола, но пусть мне дадут Шиллера, и я забуду все на свете!", - он знал, конечно, что отец поймет его. Но ведь эти слова мог бы написать отцу и Федор Достоевский, вместе со старшим братом бредивший в юности Шиллером, мечтавший обо всем возвышенном и прекрасном.

Этими же словами можно охарактеризовать и всю семью Достоевских, из которой вышел писатель. Отец не только никогда не применял к детям телесного наказания, хотя главным средством воспитания в его время были розги, но и не ставил их на колени в угол и, при ограниченных средствах, все же не отдавал своих детей в гимназию только по той причине, что там учеников пороли.

У маленького Феди Достоевского была любовь: маленькая, хрупкая, почти прозрачная девочка, чья девятилетняя жизнь была оборвана жутко и грязно. Достоевский запомнил ее на всю жизнь как первую наставницу в том, как надо глядеть на мир. "Посмотри, какой красивый, какой добрый цветок!" - говорила она¹. Отныне и до конца своих дней Достоевский отождествляет красоту с добром, а его любимый герой князь Мышкин в романе "Идиот" проповедует: "Красота спасет мир".

¹ (См.: Белов С. В. Вокруг Достоевского//Новый мир. - 1985. - № 1 - С. 214.)

Жизнь семьи Достоевских была полная, с нежной, любящей и любимой матерью (ею навеяны образы кротких женщин в творчестве Достоевского), с заботливым и требовательным (иногда и излишне требовательным) отцом, с любящей няней Аленой Фроловной, рассказывающей интересные сказки, с самым большим другом - старшим братом Мишей. Была детская - со своим особым богатым детским миром. И все же гораздо важнее не то, какою фактически была обстановка в Мариинской больнице, а как она запомнилась на всю жизнь. Вторая жена Ф. М. Достоевского, Анна Григорьевна, говорила, что ее муж любил вспоминать о своем "счастливом и безмятежном детстве", и действительно все его высказывания говорят о настоящем, хорошем детстве, воспитавшем в нем человека-писателя. Вот как, например, Достоевский впоследствии в разговорах с младшим братом отзывался о своих родителях: "Да знаешь ли, брат, ведь это были люди передовые... и в настоящую минуту они были бы передовыми!.. А уж такими семьянинами, такими отцами... нам с тобою не быть, брат!.. "¹.

¹ (Достоевский А. М. Воспоминания. - Л.,1930. - С. 94)

В "Дневнике писателя" за 1873 год Достоевский писал "Я происходил из семейства русского и благочестивого. С тех пор, как я себя помню, я помню любовь ко мне родителей. Мы в семействе нашем знали Евангелие чуть не с первого детства. Мне было всего лишь десять лет, когда я уже знал почти все главные эпизоды русской истории Карамзина, которого вслух по вечерам читал нам отец. Каждый раз посещение Кремля и соборов московских было для меня чем-то торжественным".

Рис. Флигель Мариинской больницы, в котором родился Ф. М. Достоевский

Отец по вечерам читал вслух Карамзина и заставлял детей читать не только Карамзина, но и Жуковского, и молодого поэта Пушкина. И если Достоевский в 16 лет пережил смерть поэта как великое русское горе, то кому он этим обязан, как не своей семье, и прежде всего отцу, рано привившему ему любовь к литературе. Именно в детстве следует искать истоки преклонения перед гением Пушкина, которое Достоевский пронес через всю жизнь. И вдохновенное, пророческое слово о нем, сказанное Достоевским за полгода до смерти, в июне 1880 года, на открытии памятника Пушкину в Москве, корнями уходит в детство писателя.

Рис. А. Г. Достоевская, вторая жена писателя. Фотография [1867 - 1871]

Достоевский на всю жизнь сохранил хорошую память о своем детстве, однако еще важнее, как эта память отразилась в его творчестве. За три года до смерти, начав создавать свой последний гениальный роман "Братья Карамазовы", Достоевский вложил в биографию старца Зосимы отголоски собственных впечатлений: "Из дома родительского вынес я лишь драгоценные воспоминания, ибо нет драгоценнее воспоминаний у человека, как от первого детства его в доме родительском, и это почти всегда так, если даже в семействе хоть только чуть-чуть любовь да союз. Да и от самого дурного семейства могут сохраниться воспоминания драгоценные, если только сама душа твоя способна искать драгоценное. К воспоминаниям же домашним причитаю и воспоминания о священной истории, которую в доме родительском, хотя и ребенком, я очень любопытствовал узнать. Была у меня тогда книга, священная история, с прекрасными картинками, под названием "Сто четыре священные истории Ветхого и Нового завета", и по ней я и читать учился. И теперь она у меня здесь на полке лежит, как драгоценную память сохраняю".

Это черта подлинно автобиографическая. Достоевский действительно учился читать по этой книге, и когда лет за десять до смерти он достал точно такую же книгу, то очень обрадовался и сохранял ее как реликвию.

И Достоевский вкладывает в биографию старца Зосимы одно свое драгоценное воспоминание, вынесенное "из дома родительского": "Но и до того еще как читать научился, помню, как в первый раз посетило меня некоторое проникновение духовное, еще восьми лет отроду. Повела матушка меня одного (не помню, где был тогда брат) во храм господень, в страстную неделю в понедельник к обедне. День был ясный, и я, вспоминая теперь, точно вижу вновь, как возносился из кадила фимиам и тихо восходил вверх, а сверху в куполе, в узенькое окошечко, так и льются на нас в церковь божьи лучи, и, восходя к ним волнами, как бы таял в них фимиам. Смотрел я умиленно и в первый раз отроду принял я тогда в душу первое семя слова божия осмысленно. Вышел на средину храма отрок с большою книгой, такой большою, что, показалось мне тогда, с трудом даже и нес ее, и возложил на налой, отверз и начал читать, и вдруг я тогда в первый раз нечто понял, в первый раз в жизни понял, что во храме божием читают". (Этот отрывок показывает, что детские религиозные впечатления Достоевского были больше эстетическими, чем религиозными, поэтому детская вера оказалась непрочной, и он впоследствии принял атеистическое учение Белинского.)

Последний роман Достоевского "Братья Карамазовы" кончается речью Алеши Карамазова у камня после похорон мальчика Илюшечки, обращенной к его товарищам-школьникам: "Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, из родительского дома. Вам много говорили про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохраненное с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть. Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь, то спасен человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение".

Достоевский вынес много хороших впечатлений из детства, но одно из них приобрело значение символа веры в русский народ. Когда Достоевскому было девять лет, родители приобрели небольшое имение - две маленькие деревеньки Даровое и Черемошня близ Зарайска в Тульской губернии, и с тех пор дети с матерью проводили летние месяцы в деревне. Мальчик Достоевский видел жизнь трудового русского крестьянина. Как-то в августовский день он блуждал в густом кустарнике и вдруг услышал (или ему почудилось) страшный крик: "Волк бежит!" Он со всех ног бросился из леса и оказался на поляне, где мужик Марей па хал землю. Федя Достоевский бросился к нему и схватил его за рукав, дрожа всем телом и повторяя одно и то же "Волк бежит!" Мужик Марей стал ласкать его и успокаи вать: "Что ты, что ты, какой волк, померещилось... Христос с тобой, окстись... Уж я тебя волку не дам!" И мужик Марей перекрестил дрожащего мальчика.

Это воспоминание на всю жизнь сохранилось в Достоевском. "Уж я тебя волку не дам", - он всегда верил, что простой русский народ не "даст его волку", защитит и не обманет его веры в Россию.

Родители рано начали обучать его, и с ним, как и с другими детьми, занимались мать и дьякон. Затем он в 1833 году вместе с другом-братом Михаилом стал ежедневно ездить в полупансион к французу Сушарду (быт этого заведения изображен в романе "Подросток"), но продолжал жить в семье (к Сушарду ездили по утрам и возвращались к обеду), которая заботилась о его воспитании и продолжала заботиться и тогда, когда (в 1834 году) тринадцатилетнего мальчика отдали в частный пансион Леонтия Ивановича Чермака, - и тогда Достоевский со своим братом Михаилом проводили каждую субботу и воскресенье дома, да и в самом пансионе он продолжал жить теми же интересами, которые в нем воспитали его родители. Он много читал, прочел Шиллера, В. Скотта, Державина, Жуковского, Пушкина, Нарежного, Вельтмана, Загоскина, Гоголя, Лермонтова - это была настоящая страсть к чтению, - но не сближался с товарищами и дружил только со своим верным другом - братом Михаилом.

Последний год пребывания в пансионе был трудным для юноши Достоевского: 29 января 1837 года умер Пушкин, 27 февраля он лишился своей любящей и самоотверженной матери. Достоевский узнал о смерти Пушкина через месяц после смерти матери. Кончину Пушкина он пережил как большое национальное и личное горе (хотя ни разу и не видел поэта). Достоевский говорил брату, что если бы он не носил уже траура по матери, то попросил бы у отца разрешения носить траур по Пушкину и, конечно, отец дал бы ему это разрешение.

После смерти от чахотки тридцатисемилетней Марии Федоровны Достоевской на руках мужа осталось семеро детей. Потеря жены потрясла и сломила Михаила Андреевича Достоевского. Еще не старый, сорокавосьмилетний, ссылаясь на трясение правой руки и ухудшавшееся зрение, он отказывается от предложенного ему наконец повышения по службе со значительным окладом. Он вынужден подать в отставку, не выслужив двадцатипятилетия, и оставить квартиру при больнице (своего дома в Москве у них не было). Тогда же, как-то вдруг, осознается материальный кризис семьи, дело не просто в бедности - предвидится разорение. Одно их небольшое имение, более ценное, заложено и перезаложено, теперь идет в залог и другое - совсем ничтожное. А отцу предстояло поставить на ноги и вывести в люди семерых.

Родители давно задумывались о будущем старших сыновей. Они знали о литературных увлечениях Федора и Михаила и всемерно поощряли их. Собирались было поместить их в Университетский благородный пансион, который был ступенью для поступления в университет. Теперь братья учились у Л. Чермака - в одном из лучших пансионов Москвы, славившемся "литературным уклоном". После его окончания Достоевские должны были бы поступить в Московский университет, однако смерть матери и материальная нужда изменили эти планы.

Университет давал образование, но не положение. Для сыновей бедного дворянина был выбран иной путь. Михаил Андреевич Достоевский решил определить Михаила и Федора в Главное инженерное училище в Петербурге.

В военное заведение, состоявшее под управлением великого князя Михаила Павловича, ежегодно принималось "по штату" (на полное содержание от казны) 96 кондукторов (так назывались воспитанники младших классов). За поступивших же сверх штата вносилось единовременно 800 рублей. По существовавшей форме желавший поступить адресовал прошение свое, с указанием чина отца, непосредственно императору - шефу училища.

Сыновей было двое, это осложняло дело, и М. А. Достоевский решается хлопотать по начальству, пишет прошение на высочайшее имя, униженно отмечая: "по многочисленному семейству моему и бедному состоянию". И хотя император начертал: "Оба приняты быть могут", однако царское обещание исполнено не было. Из двух сыновей М. А. Достоевского примут лишь одного Федора и не "по штату", а с внесением единовременной суммы. Федор напишет отцу: "Мы, которые бьемся из последнего рубля, должны платить, когда другие, дети богатых отцов, приняты безденежно".

С отцом Федор больше не увидится. Через два года придет письмо о близящемся разорении, а за письмом - известие о безвременной кончине отца. Федор напишет Михаилу: "Теперь состояние наше еще ужаснее... есть ли в мире несчастнее наших бедных братьев и сестер?"

Прожив пятнадцать с половиной лет в Москве, в казенной квартире отца, врача московской Мариинской больницы для бедных, Федор Достоевский вместе со старшим братом Михаилом был отвезен в мае 1837 года в Петербург и помещен в пансион К. Ф. Костомарова на Лиговском проспекте, 17, для подготовки к поступлению в Главное инженерное училище.

Через сорок лет Достоевский вспоминал в "Дневнике писателя" о своей первой поездке в Петербург: "Мы с братом стремились тогда в новую жизнь, мечтали о чем-то ужасно, обо всем "прекрасном и высоком", - тогда это словечко было еще свежо и выговаривалось без иронии. Мы верили чему-то страстно, и хоть мы оба отлично знали все, что требовалось к экзамену из математики, но мечтали мы только о поэзии и о поэтах. Брат писал стихи, каждый день стихотворения по три, и даже дорогой, а я беспрерывно в уме сочинял роман из венецианской жизни. Тогда, всего два месяца перед тем, скончался Пушкин, и мы дорогой сговаривались с братом, приехав в Петербург, тотчас же сходить на место поединка и пробраться на бывшую квартиру Пушкина, чтобы увидеть ту комнату, в которой он испустил дух".

В этой поездке в Петербург мечтатель и романтик, каким был тогда Достоевский, на станции в Тверской губернии впервые столкнулся со страшной русской действительностью. "Ямщик тронул, но не успел он и тронуть, - вспоминает Достоевский в том же "Дневнике писателя", - как фельдъегерь приподнялся и молча, безо всяких каких-нибудь слов, поднял свой здоровенный правый кулак и, сверху, больно опустил его в самый затылок ямщика. Тот весь тряхнулся вперед, поднял кнут и изо всей силы охлестнул коренную. Лошади рванулись, но это вовсе не укротило фельдъегеря. Тут был метод, а не раздражение, нечто предвзятое и испытанное многолетним опытом, и страшный кулак взвился снова и снова ударил в затылок. Затем снова и снова, и так продолжалось, пока тройка не скрылась из виду. Разумеется, ямщик, едва державшийся от ударов, беспрерывно и каждую секунду хлестал лошадей, как бы выбитый из ума, и, наконец, нахлестал их до того, что они неслись как угорелые... Эта отвратительная картинка осталась в воспоминаниях моих на всю жизнь. Я никогда не мог забыть фельдъегеря, и многое позорное и жестокое в русском народе как-то поневоле и долго потом наклонен был объяснять уже, конечно, слишком односторонне..."

Кляча, умирающая под ударами Миколки в сне Раскольникова в романе "Преступление и наказание", весь этот образ жестокости и мучительства - воспоминания о фельдъегере 1837 года.

16 января 1838 года Федор Достоевский был зачислен в училище и перебрался в Инженерный замок, в котором оно располагалось. Михаилу было отказано в приеме по состоянию здоровья, и он поступил на службу по прошению в С.-Петербургскую инженерную команду, но через три месяца, в апреле, был откомандирован в Ревельскую инженерную команду. Братья расстались.

Инженерное училище в Петербурге, куда поступил Достоевский, помещалось в Михайловском замке - бывшем дворце Павла I, где он был убит. Юный Достоевский вдруг остался совершенно один, без всякой поддержки и опоры в мрачном Михайловском замке. Впервые он оказался лицом к лицу с враждебной ему действительностью. Эта действительность глубоко разочаровала будущего писателя. Достоевский старался уйти в мир Пушкина, Шиллера, Корнеля, но скучал о своем друге - старшем брате Михаиле и беспокоился о своем отце, опускавшемся после смерти жены. "Мне жаль бедного отца, - писал он брату. - Странный характер. Ах, сколько несчастий перенес он. Горько до слез, что нечем его утешить".

В письмах друг к другу братья делятся впечатлениями о прочитанном, своими литературными опытами и планами, философствуют о назначении искусства. Письма Достоевского к брату Михаилу поражают удивительным проникновением в самое сокровенное великих писателей, он - гениальный читатель, он обладает поразительной склонностью к сотворчеству с классиками. "Гомер (баснословный человек, может быть, как Христос, воплощенный богом и к нам посланный), - пишет Достоевский брату, - может быть параллелью только Христу, а не Гете... Ведь в Илиаде Гомер дал всему древнему миру организацию и духовной и земной жизни (совершенно в такой силе, как Христос новому)... Виктор Гюго, как лирик, чисто с ангельским характером, с христианским младенческим направлением поэзии, - и никто не сравнится с ним в этом, ни Шиллер (сколько ни христианский поэт Шиллер), ни лирик Шекспир, ни Байрон, ни Пушкин. (Только Гомер похож на Гюго.)"

В письмах Достоевского часто говорится о гениях мировой литературы, о каждом из них он может сказать свое слово, но всегда оно будет трепетным преклонением перед художественным творчеством как величайшим чудом. "У Расина нет поэзии? - спрашивает возмущенный Достоевский брата. - У Расина, пламенного, страстного, влюбленного в свои идеалы Расина, у него нет поэзии? И это можно спрашивать? Теперь о Корнеле... Да знаешь ли ты, что он по гигантским характерам, духу романтизма - почти Шекспир... Пади в прах перед Корнелем".

Через сорок лет, в Пушкинской речи, в своем завещании за полгода до смерти, Достоевский, размышляя о всемирной отзывчивости русского человека, говорил: "Мы... дружественно, с полною любовию приняли в душу нашу гении чужих наций, всех вместе..." Истоки этих замечательных слов - в юности Достоевского.

Но среди "гениев чужих наций" у воспитанника Инженерного училища было три верных спутника, любовь к которым он сохранил на всю жизнь: Сервантес, Шиллер и Бальзак. "Рыцарь бедный", герой романа "Идиот" Лев Николаевич Мышкин сопоставим с благородным рыцарем печального образа Дон Кихотом; герой последнего романа Достоевского, "Братья Карамазовы", Дмитрий Карамазов цитирует Шиллера; первая литературная работа двадцатитрехлетнего Достоевского - перевод "Евгении Гранде" Бальзака.

"Бальзак велик, - пишет семнадцатилетний Достоевский брату. - Его характеры - произведения ума вселенной. Не дух времени, но целые тысячелетия приготовили борениями своими такую развязку в душе человека" (курсив мой. - С. Б.). Так постепенно, в восторженной смене литературных впечатлений и в лихорадочном, хаотичном чтении классиков мировой литературы, молодой Достоевский находит сокровенную тему своего будущего творчества: человек, его природа, его назначение, смысл его жизни, его душа. В одном из писем брату есть такие слова: "Атмосфера души человека состоит из слияния неба с землею; какое же противозаконное дитя человек; закон душевной природы человека нарушен. Мне кажется, что мир наш - чистилище духов небесных, отуманенных грешною мыслью. Мне кажется, мир принял значение отрицательное и из высокой изящной духовности вышла сатира... Как малодушен человек! Гамлет! Гамлет!"

Федор и Михаил Достоевские страстно мечтают о встрече: даже самые сокровенные письма не могут передать всех порывов души и сердца. В 1843, 1845 и в 1846 годах Достоевский трижды гостит у брата в Ревеле, который стал одним из самых модных курортов России, так как морские купания считались панацеей от всех болезней. Однако ревельское общество, по свидетельству современника, "своим традиционным, кастовым духом, своим... ханжеством..., разжигаемым фанатическими проповедями тогдашнего модного пастора... Гуна, своею нетерпимостью, особенно в отношении военного элемента, произвело на Достоевского весьма тяжелое впечатление. Оно так и не изгладилось в нем во всю жизнь"¹.

¹ (Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников. - М., 1964. - Т 1. - С. 115 - 116.)

Возможно, пастор Август Фердинанд Гун (1807 - 1871), с его фанатизмом и нетерпимостью, послужил отправной точкой для создания образа Великого Инквизитора в "Братьях Карамазовых".

Поездки в Ревель оставили след и в творческой биографии писателя. В записных тетрадях Достоевского 1868 - 1869 годов имеются наброски повести о капитане Картузове, действие которой происходит в Ревеле. Правда, замысел повести остался неосуществленным, но капитан Картузов послужил в какой-то мере прообразом капитана Лебядкина в романе "Бесы".

Кроме брата было еще два человека, пламенный культ дружбы с которыми освящал юность Достоевского. В первый приезд в Петербург весной 1837 года он знакомится с чиновником Министерства финансов и поэтом Иваном Николаевичем Шидловским (1816 - 1872). В первые годы пребывания в Инженерном училище Достоевский находился под сильным влиянием Шидловского, который пишет туманно-мистические стихи, страдает от возвышенной любви. Достоевский восторженно рассказывает о Шидловском брату: "Взглянуть на него: это мученик! Он иссох; щеки впали; влажные глаза его были сухи и пламенны; духовная красота его лица возвысилась с упадком физической... Часто мы с ним просиживали целые вечера, толкуя бог знает о чем! О, какая откровенная чистая душа! У меня льются теперь слезы, как вспомню прошедшее... Знакомство с Шидловским подарило меня столькими часами лучшей жизни... Я имел у себя товарища, одно созданье, которое так любил я!"

Недолго прослужив чиновником в Петербурге, Шидловский вскоре уехал к себе на родину, в Харьковскую губернию, и там готовил большое исследование по истории русской церкви. Небезынтересно отметить, что Ордынов - герой ранней повести Достоевского "Хозяйка", возможно, отчасти психологический портрет Шидловского, тоже пишет работу по истории церкви. В 1850-х годах Шидловский поступает послушником в Валуйский монастырь, затем предпринимает паломничество в Киев, снова возвращается домой, в деревню, где и живет до самой кончины.

Достоевский всю жизнь хранил нежные воспоминания о друге своей юности. Критик Вс. С. Соловьев вспоминает, что когда он попросил Достоевского в 1873 году сообщить некоторые биографические сведения для статьи о нем, писатель ответил: "Непременно упомяните в вашей статье о Шидловском, нужды нет, что его никто не знает и что он не оставил после себя литературного имени. Ради бога, голубчик, упомяните - это был большой для меня человек, и стоит он того, чтоб его имя не пропало"¹. В сознании Достоевского навсегда запечатлелся образ русского романтика Шидловского, хотя он и не идеализировал излишний отрыв его от действительности: Ордынов в "Хозяйке" начинает линию романтических героев Достоевского, а Дмитрий Карамазов, декламирующий Шиллера, замыкает ее².

¹ (Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников. - М., 1964. - Т II. - С. 191.)

² (О дружбе Достоевского и Шидловского см.: Алексеев М. П. Ранний друг Достоевского. - Одесса, 1921.)

Другой романтический друг молодого Достоевского - старший товарищ по Инженерному училищу Иван Игнатьевич Бережецкий (1820 - ?). Учитель и наставник училища А. И. Савельев, впоследствии генерал-лейтенант и историк, вспоминает: "И в юности он (Достоевский. - С. Б.) не мог мириться с обычаями, привычками и взглядами своих сверстников-товарищей. Он не мог найти в их сотне несколько человек, искренне ему сочувствовавших, его понятиям и взглядам, и только ограничился выбором одного из товарищей, Бережецкого... Это был юноша очень талантливый и скромный, тоже, как Достоевский, любивший уединение... Бывало, на дежурстве, мне часто приходилось видеть этих двух приятелей. Они были постоянно вместе или читающими газету "Северная пчела", или произведения тогдашних поэтов: Жуковского, Пушкина, Вяземского... Не нужно было особенного наблюдения, чтобы заметить в этих друзьях особенно выдающихся душевных качеств, например, их сострадания к бедным, слабым и беззащитным..."¹.

¹ (Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников. - М., 1964. - Т 1. - С. 99.)

Брату Достоевский подробно рассказывает о совместном чтении с Бережецким Шиллера: "Я имел у себя товарища, одно создание, которое так любил я. Ты писал ко мне, брат, что я не читал Шиллера, - ошибаешься, брат! Я вызубрил Шиллера, говорил им, бредил им; и я думаю, что ничего более кстати не сделала судьба в моей жизни, как дала мне узнать великого поэта в такую эпоху моей жизни; никогда бы я не мог узнать его так, как тогда. Читая с ним Шиллера, я поверял над ним и благородного, пламенного Дон-Карлоса и Маркиза Позу и Мортимера. Эта дружба так много принесла мне и горя и наслажденья. Теперь я вечно буду молчать об этом; имя же Шиллера стало мне родным, каким-то волшебным звуком, вызывающим столько мечтаний..."

В романтической дружбе с Шидловским и Бережецким впервые проявилась способность писателя к творческому перевоплощению - один из важнейших признаков настоящего художественного таланта. В письмах к брату Достоевский одинаково легко перевоплощается и в двух своих романтических друзей, и в героев гениев мировой литературы и так же легко перевоплощает и друзей в этих героев.

Но пламенная дружба с Бережецким все же не могла скрасить духовного одиночества Достоевского в Инженерном училище. Из дружной, любящей семьи Федор попал в военное учебное заведение, где, например, новичков, или "рябцов", как их называли, нередко истязали воспитанники старших классов. К тому же сверстники встретили молодого Федора Достоевского насмешками: он был замкнут и робок и не имел ни манер, ни денег, ни знатного имени. Дома, в семье, Федора считали резвым и бойким ребенком и скорее упрекали в живости характера; и мать, и отец сходились в том, что "Федор - это огонь", так как он верховодил во всех играх и проявлял необычайную пылкость нрава и воображения. (Отец неоднократно говорил сыну: "Эй, Федя, уймись, несдобровать тебе... быть тебе под красной шапкой"¹, то есть отданным в солдаты, разжалованным. Эти слова оказались пророческими.)

¹ (Достоевский А. М. Воспоминания. - Л., 1930. - С. 71.)

Но в чужой среде Достоевский замкнулся. Его товарищ по училищу К. Трутовский, впоследствии известный художник, оставивший, кстати, единственный портрет молодого писателя, рассказывал, что в 1839 году Достоевский был худощав, угловат, платье сидело на нем мешком, и хотя в нем чувствовалась доброта, вид и манеры его были угрюмы и сдержанны. Он был нелюдим, держался особняком, порою бывал смешным и, вероятно, показался неоперившимся птенцом всем этим дворянским сынкам, которые могли говорить о чем угодно, только не о литературе, не о Пушкине и не о Шиллере.

Воспитатель А. И. Савельев описывает Достоевского в 1841 году: "...Задумчивый, скорее угрюмый, можно сказать, замкнутый, он редко сходился с кем-либо из своих товарищей... Любимым местом его занятий была амбразура окна в угловой... спальне роты, выходящей на Фонтанку. В этом изолированном от других столиков месте сидел и занимался Ф. М. Достоевский; случалось нередко, что он не замечал ничего, что кругом его делалось... Бывало, в глубокую ночь можно было заметить Федора Михайловича у столика, сидящим за работою. Набросив на себя одеяло сверх белья, он, казалось, не замечал, что от окна, где он сидел, сильно дуло..."¹.

¹ (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. - СПб., 1883. - Т 1 - С 42 - 43.)

Замкнутости и уединенности Достоевского в Инженерном училище способствовало не только раннее предчувствие им своего писательского предназначения, но и страшное известие, полученное им летом 1839 года: крепостные крестьяне имения в Даровом убили в поле Михаила Андреевича Достоевского. Это известие потрясло юношу. Ведь совсем недавно умерла мать. Он вспомнил, как она любила отца настоящей, горячей и глубокой любовью, вспомнил, как бесконечно любил ее отец, вспомнил свое безмятежное детство, отца, привившего ему любовь к литературе, ко всему высокому и прекрасному. Нет, в насильственную смерть отца он так и не мог поверить до конца своих дней, никогда не мог примириться с этой мыслью, ибо известие о расправе над отцом - жестоким крепостником противоречило тому образу отца - гуманного и просвещенного человека, который Достоевский навсегда сохранил в своем сердце. Вот почему в его последнем романе "Братья Карамазовы" "лишь драгоценные воспоминания" "из дома родительского" вынес старец Зосима, а Алеша Карамазов также вдохновенно говорит о "прекрасном, святом воспоминании" детства как "самом лучшем воспитании". Вот почему в 1876 году в письме к брату Андрею Достоевский так высоко отозвался о родителях, а мужу сестры Варвары Каренину он писал: "Будьте уверены, что я чту память моих родителей не хуже, чем вы ваших".

Прошло более 130 лет со дня известия о трагической смерти отца писателя. 18 июня 1975 года в "Литературной газете" появилась статья московского исследователя Г. А. Федорова "Домыслы и логика фактов", в которой он показал на основе найденных архивных документов, что Михаил Андреевич Достоевский не был убит крестьянами, а умер в поле между Даровым и Черемошней своей смертью от "апоплексического удара". Слухи же о расправе крестьян распространил соседний помещик Хотяинцев, с которым у отца Достоевского была земельная тяжба. Он решил запугать мужиков, чтобы они были ему покорны, так как некоторые дворы крестьян Хотяинцева помещались в самом Даровом. Он шантажирует бабку писателя (по матери), приезжавшую узнать о причинах случившегося. Андрей Михайлович Достоевский указывает в своих воспоминаниях, что Хотяинцев и его жена "не советовали возбуждать дела"¹. Вероятно, отсюда и пошел слух в семействе Достоевских о том, что со смертью Михаила Андреевича не все обстояло чисто.

¹ (Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников. - М., 1964. - Т 1. - С. 89.)

Таким образом, Достоевский не ошибся в том образе своего отца, который он вынес из детства и юности и сохранил навсегда.

Дочь писателя утверждает, что с Достоевским "при первом известии о смерти отца сделался первый припадок эпилепсии"¹. Другие мемуаристы считают, что первый припадок произошел на каторге. Сам писатель не оставил на этот счет точных указаний. Но в данном случае это и не важно. Важно другое. Достоевский был очень мужественным человеком: ведь каждый припадок мог оказаться смертельным.

¹ (Достоевская Л. Ф. Достоевский в изображении его дочери. - М., Пг., 1922. - С. 17.)

После смерти отца жизнь Достоевского в училище становится мучительнее с каждым днем. Одинокий и мечтательный, оставшийся в 18 лет сиротой, он жестоко страдает от контраста между счастливым детством и новой казенной и равнодушной обстановкой. То, что его волновало и интересовало, не находило отклика в Инженерном училище. Он мечтал о творчестве, литературе и свободе; военная карьера его совсем не прельщает. Главное - литература и свобода, служение своему художественному дару, который он уже ощущает в себе. Именно этим объясняются странные на первый взгляд слова Достоевского из письма к брату: "У меня есть прожект сделаться сумасшедшим".

Только притворившись безумным, за оградой мнимого безумия можно остаться свободным и независимым, заниматься первыми литературными опытами, читать Шиллера и Пушкина и совсем не думать о своих прямых обязанностях в Инженерном училище. Когда Достоевского отправили ординарцем к великому князю Михаилу Павловичу, то он забыл отрапортовать слова: "к Вашему Императорскому Величеству". Великий князь заметил: "Посылают же таких дураков"¹.

¹ (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. - СПб., 1883. - Т 1 - С. 45.)

Достоевский имел полное право воскликнуть об учебе в Инженерном училище: "Ах, брат, ежели бы ты только имел понятие о том, как мы живем... Такое зубрение, что боже упаси, никогда такого не было. Из нас жилы тянут, милый мой". Только в первой половине, например, 1841 года Достоевский должен был сдать: 7 января - фортификацию, 8 - историю, 9 - французский язык, 11 - аналитику, 13 - геодезию, 14 - закон божий и начертательную геометрию, 15 - физику, 17 - архитектуру, 18 - ситуацию и русскую словесность. В апреле же начинался годичный экзамен, которым заканчивался четырехгодичный курс обучения в кондукторских классах. Снова сдавались: 22 апреля - аналитика, 26 - геодезия, 29 - начертательная геометрия, 3 мая - фортификация, 7 - артиллерия, 10 - физика, 13 - французский, 16 - русский язык, 21 - история, 24-архитектура, 27 - закон божий, 28 - черчение (фортификация), 31 - черчение (архитектура), 2 июня - черчение (начертательная геометрия) и 3 июня - черчение (ситуация)¹.

¹ (См.: Якубович И. Д. Достоевский в Главном Инженерном училище//Достоевский. Материалы и исследования. - Л., 1983. - Т 5. - С. 184 - 185.)

При такой загруженности Достоевский не только был среди лучших воспитанников училища, но еще и успевал прочесть все те книги, о которых почти в каждом письме сообщал брату, делясь с ним восторгом от соприкосновения с художественным словом ("весь Гофман русский и немецкий", "почти весь Бальзак", Гете, Ж. Санд, Гюго, "вызубрил Шиллера", Шатобриан и др.).

Но в письмах к брату не только восторг от прочитанных книг - в них постоянные жалобы на невозможность найти применение собственным творческим силам: "Как грустна бывает жизнь твоя, когда человек, сознавая в себе силы необъятные, видит, что они истрачены в деятельности ложной и неестественной для природы твоей... в жизни, достойной пигмея, а не великана, - ребенка, а не человека".

Правда, на прощальном вечере у брата Михаила 16 февраля 1841 года, накануне возвращения в Ревель после сдачи им экзамена на чин прапорщика полевых инженеров, Достоевский читает отрывки из своих драм "Мария Стюарт" и "Борис Годунов" (они были навеяны чтением Шиллера и Пушкина), но это не в счет - он быстро понял, что драматургия не его призвание (эти первые литературные опыты не сохранились).

И снова жажда творческой свободы: "О, брат! милый брат! скорее к пристани, скорее на свободу! Свобода и призвание дело великое. Мне снится и грезится оно опять, как не помню когда-то... как-то расширяется душа, чтобы понять великость жизни".

5 августа 1841 года последовал приказ о производстве Достоевского из кондукторов в нижний офицерский чин - полевые инженеры-прапорщики. Это был какой-то проблеск свободы, так как прапорщики-офицеры могли жить уже не в стенах Инженерного замка, а на частной квартире.

Достоевский поселяется на Караванной улице вместе с младшим братом Андреем - но не надолго: они были совершенно разные люди. Утром Достоевский посещал лекции для офицеров, а вечером Александрийский театр, великий актер В. В. Самойлов (через тридцать семь лет Достоевский напишет ему письмо, где расскажет о его игре как об одном из самых ярких впечатлений юности), концерты Ференца Листа и певца Д. Рубини, опера М. Глинки "Руслан и Людмила", прогулки по Петербургу, первые пробы пера, мечты и грезы...

Следуют частые смены квартир, причем почти все они в угловых домах, - привычка, сохранившаяся у Достоевского на всю жизнь. В сентябре 1843 года он поселяется на одной квартире с доктором А. Е. Ризенкампфом, хорошо знавшим его брата в Ревеле. Доктор верно уловил в своих воспоминаниях характер Достоевского: поразительно доверчивый и щедрый, неприспособленный к жизни и добрый, через много лет жена писателя Анна Григорьевна Достоевская засвидетельствует, что таким Достоевский оставался до конца дней.

Но даже проживание на частной квартире не дает полной свободы, возможности заняться только литературным трудом, и в письмах к брату снова вечные жалобы на тяготы службы.

Наконец 19 октября 1844 года подпоручик Федор Достоевский (этот чин он получил в августе 1842 года) выходит в отставку. Как и его великий учитель Бальзак, Достоевский стал профессиональным литератором. "Насчет моей жизни не беспокойся, - пишет он брату. - Кусок хлеба я найду скоро. Я буду адски работать. Теперь я свободен".

И все же пребывание в Инженерном училище не осталось бесследным в творческой биографии писателя: четкая конструкция его романов, умение в конечном итоге "распутать" самые, казалось бы, невероятные ситуации, восприятие Петербурга как города, в котором "архитектурные линии имеют свою тайну", - все это имеет прямое отношение к его первой профессии инженера.

Конечно, после выхода в отставку денежные дела оставляли желать гораздо лучшего: без жалования стало уже не всегда хватать той доли доходов с его имения в Даровом, которую ему ежемесячно посылал после смерти отца опекун Петр Андреевич Карелии - муж сестры Варвары. Достоевский предлагает за сумму в тысячу рублей серебром отказаться от всех прав на отцовское наследство. Однако Карелии не может быстро произвести раздел имения, и между ними завязывается любопытная переписка. Достоевский, уже работая над своим первым произведением "Бедные люди", в письмах к Каренину еще раз показал способности к литературному перевоплощению. Он может свободно перевоплощаться в своего героя, бедного чиновника Макара Девушкина.

В июле 1843 года в Петербург приезжает кумир Достоевского Бальзак. Вдохновленный его приездом, Достоевский переводит его роман "Евгения Гранде".

От социального романа французского писателя, с его состраданием к униженным и оскорбленным, прямая дорога к первому произведению Достоевского "Бедные люди". Приближалась "самая восхитительная минута во всей [его] жизни...".