С отцом Наташи - Николаем Сергеевичем Ихменевым - мы, кажется, уже много раз встречались - на страницах книг прошлого века. Молодость его могла быть описана Пушкиным, Тургеневым, Толстым - такие молодые люди есть у каждого из этих писателей. "Лет двадцати от роду он распорядился поступить в гусары. Все шло хорошо; но на шестом году его службы случилось ему в один несчастный вечер проиграть все свое состояние".
То, что было дальше, напоминает "Пиковую даму": "На следующий вечер он снова явился к карточному столу и поставил на карту свою лошадь - последнее, что у него осталось. Карта взяла, за ней другая, третья, и через полчаса он отыграл одну из деревень своих..."
Однако конец этой истории вовсе не пушкинский. Ихменев не отдался безумию игры, безумию денег - "он забастовал и на другой же день подал в отставку". На этом с бурной гусарской молодостью было покончено, и вся дальнейшая история Ихменева прямо противоположна легкомысленному ее началу. Перед нами - очень хороший, очень честный, очень скромный человек. Деревенька Ихменевка, которую он отыграл, никак не сделала его богатым. Тем не менее, женился он на "совершенной бесприданнице" - значит, по любви. "Хозяином сделался Николай Сергеич превосходным".
Рассказчик не боится высказать свое мнение о Николае Сергеиче заранее: позже, когда мы узнаем и полюбим старика, мы разделим все чувства, какие питает к нему Иван Петрович. Пока мы знаем только, что Ихменев взял на воспитание чужого мальчика, сироту, "из жалости". Всех остальных его свойств мы еще не видели, но Иван Петрович предупреждает нас: Ихменев - "человек простой, прямой, бескорыстный, благородный..." Мы ведь помним добрую иронию, с которой Достоевский рассказал о его молодости: "...распорядился поступить в гусары..."
И вот в жизнь этого прямого, храброго и бескорыстного человека врывается князь Валковский с дружеской просьбой взять на себя управление его Васильевским.
"Князь был еще молодой человек, хотя и не первой молодости, имел немалый чин, значительные связи, был красив собою, имел состояние и, наконец, был вдовец..."
В этом описании только одно настораживает: чрезмерная сухость. Как будто писатель не рассказывает о герое, а пишет его казенную биографию для департамента: ни одной человеческой черты - возраст, внешность, чин, связи, состояние, семейное положение...
В следующих строках уже начинает звучать негромкая, но вполне ясная ироническая интонация: "Одним словом, это был один из блестящих представителей высшего петербургского общества, которые редко появляются в губерниях и, появляясь, производят чрезвычайный эффект". Дальше рассказчик не скроет и прямой злости: "Князь, однако же, был не из любезных, особенно с теми, в ком не нуждался и кого считал хоть немного ниже себя. С своими соседями по имению он не заблагорассудил познакомиться, чем тотчас же нажил себе много врагов. И потому все чрезвычайно удивились, когда вдруг ему вздумалось сделать визит к Николаю Сергеичу".
Еще ничего всерьез дурного мы не узнали о князе. Но от этих мимоходом брошенных слов: "не заблагорассудил", "вздумалось" - становится неспокойно: человек, который совершает поступки, движимый только своим "вздумается - не вздумается", человек блестящий и, видимо, холодный может принести горе всем окружающим - это мы уже чувствуем. Но ничего страшного не происходит. Наоборот! Посетив Ихменевых, князь "тотчас же очаровал их обоих", держался просто, дружески. "Ихменевы не могли надивиться: как можно было про такого дорогого, милейшего человека говорить, что он гордый, спесивый, сухой эгоист, о чем в один голос кричали все соседи?"
Говоря о князе, Иван Петрович удерживается от прямых обвиняющих слов: он давно уже разгадал этого человека, ненавидит его, но читатель еще ничего не знает, ему предстоит сделать выводы самому. Описывая Ихменева, рассказчик позволяет себе грустную иронию: Николай Сергеич "был один из тех добрейших и наивно-романтических людей, которые так хороши у нас на Руси, что бы ни говорили о них, и которые, если уж полюбят кого (иногда бог знает за что), то отдаются ему всей душой, простирая иногда свою привязанность до комического".
Ирония рассказчика направлена не против Ихменева, а против мира, где нельзя полюбить человека так, чтобы отдаться ему всей душой, где нельзя позволить себе верить людям, где любовь и преданность бывают разрушены ложью и обманом. Ихменев прожил жизнь, не подозревая об этом. Он верил, он любил... Его прекрасный, "наивно-романтический", честный, прямой мир столкнулся с блестящим, лживым, жестоким, бесчеловечным, эгоистическим миром петербургских салонов, чинов, связей, состояний - всего, что несет в себе князь Валковский. Где было Николаю Сергеичу разгадать князя, как мог он усомниться в таком блестящем и очаровательном человеке, удостоившем его своей дружбой? "...Успехи князя, слухи об его удачах, о его возвышении он принимал к сердцу, как будто дело шло о родном его брате".
Конфликт между Ихменевым и князем был неизбежен. Иван Петрович приоткрывает его, но только приоткрывает - биография князя рассказана далеко не полностью, передано только то, что известно всем, о чем ходят слухи, - да и что же еще мог знать воспитанник Ихменева, начинающий литератор, для которого мир петербургских гостиных, мир князя - незнакомый, таинственный, чужой? И знал он о жизни князя скорее всего от Ихменева, - то есть князь представал перед ним уже заранее оправданным.
И все-таки даже из этого описания мы узнаем, что князь - человек, во многом противоположный Ихменеву.
В молодости Ихменев был, пожалуй, в более благополучном положении, чем князь: "...после родителей ему досталось полтораста душ хорошего,имения". Князь же "от родителей своих не получил почти ничего". Мы уже знаем, как распорядился Ихменев своими полутораста душами: проиграл их все.
Князь Валковский тоже играл в карты - но не в ранней молодости, а когда уже достиг некоторого положения в обществе: "...несмотря на врожденную расчетливость, доходившую до скупости, проигрывал кому нужно в карты и не морщился даже от огромных проигрышей". Ихменев проигрался от безрассудности, нерасчетливости. Князь проигрывал "кому нужно", - исходя из точного, дальновидного расчета.
Еще более резко видна разница между этими людьми в истории женитьбы каждого из них. Как мы уже знаем, Ихменев женился на "совершенной бесприданнице"; князь Валковский - "на деньгах". "Брак на перезрелой дочери какого-то купца-откупщика спас его. Откупщик, конечно, обманул его на приданом, но все-таки на деньги жены можно было выкупить родовое имение и подняться на ноги".
Если проигрыш Ихменева остался тяжелым воспоминанием в его душе, если всей дальнейшей жизнью он старался искупить эту ошибку, то князь начал жизнь с обмана, впрочем, взаимного: он "женился на деньгах", а отец жены "обманул его на приданом" - и вся дальнейшая жизнь князя, даже в самом приблизительном пересказе, построена исключительно на расчете. Жену он вскоре оставил, как и сына, а сам уехал в далекую губернию, "где выхлопотал... довольно видное место. Душа его жаждала отличий, возвышений, карьеры..." - и он принялся добиваться всего этого. О князе говорили, что "еще в первый год своего сожительства с женою он чуть не замучил ее своим грубым с ней обхождением. Этот слух всегда возмущал Николая Сергеича, и он с жаром стоял за князя, утверждая, что князь неспособен к неблагородному поступку".
Это вовсе не значит, что Николай Сергеич был глуп или так наивен, что совсем не умел разбираться в людях; это значит, что князь был так лжив, так изворотлив, что мог произвести, когда хотел, самое благородное впечатление.
Рассказывая о жизни князя, Достоевский не скрывает ни иронии, ни своего отвращения: "...умерла наконец княгиня, и овдовевший супруг немедленно переехал в Петербург... не развлечений он приехал искать в Петербурге: ему надо было окончательно стать на дорогу и упрочить свою карьеру. Он достиг этого".
Как достиг, чем, - остается неизвестным, рассказчик сообщает только, что князь получил "значительное место при одном из важных посольств" и уехал за границу. Остальное мы уже знаем: всех своих целей князь достиг, добился и денег, и чинов, и положения в обществе, а вернувшись на родину, затеял тяжбу с Ихменевым, обвинив его в нечестном распоряжении имением и доходами князя. Старик Ихменев попытался бороться, исходя из правил чести и благородства. Главное для него - даже не вернуть поместье, на которое "было наложено запрещение". Главное - дочь, Наташа, ее доброе имя оклеветано, и отец не может этого вынести, считает себя обязанным очистить дочь от позора, хотя сама Наташа ничего не знает: "...от нее тщательно скрывали всю историю".
Князь Валковский меньше всего думает о чести девушки, о добром имени своего бывшего управляющего. Князю важны другие цели: он хочет обогащаться, становиться все более значительным лицом в свете, а для этого хороши любые средства.
Так появляется один из первых страшных людей Достоевского. Князь Валковский - первый подробно показанный злодей, из всей вереницы черных героев Достоевского.
Злодеи Диккенса - открытые злодеи, будь то Урия Гипп ("Дэвид Копперфильд"), или мистер Каркер ("Домби и сын"), или старый Феджин из "Оливера Твиста". Мы сразу разгадываем их; автор не жалеет на них черной краски, они отвратительны с первого взгляда, и внешность их ужасна, вызывает омерзение; такова задача писателя - в его злодеях нет неожиданного, пожалуй, они даже слишком злодеи, почти сказочные, не совсем правдоподобные, злодейство их нарочито преувеличено, и в конце концов они всегда оказываются побеждены добром.
Злодеи Достоевского, как правило, побеждают или, во всяком случае, остаются безнаказанными. Они привлекательны - и этим еще более ужасны. В них есть обаяние зла, они хороши собой, к ним тянутся люди, обманываясь их внешним очарованием; они такие, какими бывают в жизни подлые люди, - не сразу их разгадаешь, не сразу поймешь. Вспомним: ведь и Быков - "очень видный мужчина". Таков и князь Валковский, таков Ставрогин из "Бесов" - самый страшный и самый непостижимый из страшных людей Достоевского.