Важнейшее известие

  Я как помешанный... все это
время...

Из писем Достоевского

- Государь умер!

- Умер? Как умер?

Достоевский испуганно глянул на Врангеля.

- От болезни умер, - сказал барон и, не замечая как нелепости вопроса, так и наивности объяснения, поспешно добавил: - Из Омска курьер прискакал...

Только теперь произнесенные Врангелем слова вошли в сознание Достоевского.

"Царь умер!.."

И тотчас в ушах прозвенело:

"Подвергнуть смертной казни расстрелянием..."

Это он приказал - царь.

Или нет, это генерал-аудиториат определил.

Да, именно так было прочитано - "определил".

И опять, как тогда, на Семеновском плац-парадном месте, с пустопорожней важностью прозвучал голос чиновника, отчетливо произносящий напыщенные слова: "Государь-император на приговоре собственноручно написать соизволил: быть по сему!"

Или нет: не написать, а начертать.

Да так, "начертать соизволил".

Соизволил и начертал.

Наглумился, натешился, напугал дьявольским спектаклем и затем отменил.

А теперь умереть соизволил.

- Когда это случилось? - тихо, почти шепотом, спросил Достоевский.

- Восемнадцатого февраля. Но точно я не знаю.

Врангель шагнул вперед и торопливо прибавил:

- Одевайтесь! Сейчас пойдем к Демчинскому и узнаем. Он уже виделся с курьером.

Достоевский направился к стене, где на гвоздиках развешана была его одежда. Но тут же остановился, потому что из хозяйской половины - простоволосая, с подоткнутой юбкой - стремительно выскочила Перфильевна.

- Кто умер-то, батюшка? - встревоженно спросила она.

- Царь! - с несвойственной ему краткостью объявил Врангель.

Старуха ахнула и обернулась внутрь комнаты:

- Девки, царь умер!

На хозяйской половине послышалось шлепанье босых ног, и Таня с Марфушей, такие же полуодетые и простоволосые, как и сама Перфильевна, встали за ее спиной.

- Он, вишь, говорит - царь умер!

Старуха кивнула на Врангеля и сразу завсхлипывала, засморкалась.

- Что это ты, бабушка? - удивился Врангель. - Жалеешь царя?

- А как не жалеть?

Перфильевна вытерла сморщенные щеки и пригорюнилась:

- Как не жалеть: царь ведь был, а смерть и его подстигла... Нет, видно, правду говорят: сколько кобылке ни прыгать, а быть в хомуте...

- Как, как ты сказала, бабушка? - с выражением живейшего любопытства воскликнул Врангель.

- А сказала, что как смерть придет, так и царю руки-ноги сведет.

- Нет, ты не то сказала.

Старуха исподлобья глянула на Врангеля и пожевала иссохшим ртом:

- А я уж и запамятовала, батюшка... Слово ить не птица...

Она подтолкнула дочерей, молча глазевших на Врангеля, и ушла, с ожесточением хлопнув дверью.

- Отчего она рассердилась? - удивленно спросил Врангель.

- Вы слишком неосторожно выказали свое любопытство, - тихо сказал Достоевский.

- Ну и что из того? Мне ее выражение показалось любопытным. Вот я и спросил.

- Понимаю, - сказал Достоевский и снял со стены мундир. - Я это понимаю. Но она в вас видит барина. И когда говорит с вами, то об одном только и думает: как бы не вышло беды.

- Какая же тут может выйти беда? - возразил Врангель и легонько пожал плечами. - Меня заинтересовало ее словечко, я хотел запомнить.

"Чтобы немцам написать..." - подумал Достоевский, неприметно усмехаясь над хорошо ему известной слабостью Врангеля - писать в Германию длиннейшие письма, начиненные географическими сведениями и глубокомысленными суждениями о неповторимом своеобразии живущего в Сибири русского простонародья. (В числе заграничных адресатов его был знаменитый Гумбольдт, и Врангель чрезвычайно гордился этим.) "Вот ведь как ему хочется своего Гумбольдта удивить", - решил про себя Достоевский.

- Готовы вы, Федор Михайлович? - нетерпеливо спросил Врангель.

Достоевский пристегнул кивер.

- Готов!

- Тогда пойдем!

Но они не успели выйти, дверь распахнулась, и в комнату ввалился солдат.

- Господин капитан приказали явиться в казарму, - объявил он Достоевскому и, потрогав рыжие усищи, встал, как по команде "вольно". - Велели немедленно... потому как присягу будем принимать.