Спектакль в казарме

   Живу в Семипалатинске...
Жизнь в нем болезненно мучит
меня...

Из писем Достоевского

Сам виноват во всем: разлетелся этаким портупей-юнкером и ну отчета спрашивать - кто такой Бодиско, почему Бодиско и что за отношения с ним... А по какому праву? Могла ли она ответить иначе, чем ответила?

Как прекрасна была она в гордой своей ярости! Как вспыхнули синие ее глаза, когда, обмерив его презрительным взглядом, она сказала тихим и вздрагивающим голосочком:

- Ах... он, значит, успел рассказать вам! И вы... вы, конечно, поверили?

Только и всего. Но и этого слишком довольно, чтобы почувствовать себя начисто сметенным.

Портупей-юнкер, как есть портупей-юнкер! Ну и сиди теперь в сторонке и поглядывай на нее издали!

Но она, кажется, забыла об этом разговоре. Увлеченная спектаклем, забыла, наверное, и обо всем на свете. Она от сцены не отрывает глаз и даже вся как-то вытянулась, вся устремилась вперед, будто птица перед взлетом.

Но что могло так ее захватить, водевиль ведь самый пустяковый, а исполнение совершенно любительское? Впрочем, "в степи и таракан - мясо"... Так сказала на днях Перфильевна и, кажется, сказала правильно...

Двести или триста человек стоят и сидят в казарме, не отрывая глаз от сцены. При свете расставленных вдоль рампы плошек - в них чадным пламенем горит масло - можно разглядеть множество лиц, согретых выраженьем прелестного, почти детского любопытства. В душном, теплом воздухе казармы веет тем особенным, чисто театральным ветерком, который усиливается от мизансцены к мизансцене, чтобы разразиться под конец бурей аплодисментов и благодарных возгласов. Этот ветерок одинаково бодрит и нетребовательных писарей, взгромоздившихся на нары в самом конце зала, и офицерско-чиновную публику, восседающую в первых рядах.

Театр, настоящий театр! И такое же разделение по рангам, как во всех театрах. Каждому зрителю место дано по чину и по значению в обществе.

Для полковника Мессароша поставлено бархатное кресло. Он сидит и не сводит глаз со своей султанши, сейчас суетящейся на сцене. Лысая голова его склонилась к эполету, со стороны кажется, что она опрокинута на плечо мучительными толчками гика, от которого беспрестанно дергаются левая щека и левый ус полковника.

Рядом с Мессарошем распущенно развалился батальонный "отец-командир", толстенький и кругленький Велихов. По другую сторону, сияя шитьем мундира, важно восседает Армстронг - начальник таможенного округа. Супруга его суха и миниатюрна в той же мере, в какой грузен и величав этот краснорожий, надутый спесью немец. Разодетая во что-то зеленое и розовое, немецкая супруга похожа на птичку колибри. Врангель в превосходно сшитом фраке, изогнув длинную спину, шепчет ей что-то на ухо, и она, совершенно по-птичьи, кивает горбоносым или, вернее, клювоносым личиком.

Немцы, по своему обычаю, сбились отдельной кучкой.

А Демчинский, адъютант военного губернатора, поигрывая аксельбантами, победительно поглядывает то на сцену, то на свою соседку - Василису Пошехонову.

Ее, жену судьи Пошехонова, и в глаза и за глаза зовут Василисой Прекрасной.

В красоте ее и в самом деле есть что-то сказочное. Сегодня она особенно хороша: ослепительные плечи и полная, но очень стройная шея прелестно выступают из черного бархата платья, на котором нет никаких украшений, кроме тоненькой ниточки жемчуга. Василисой любуются все мужчины, ей завидуют все женщины, она же никого и ничего не замечает. Погруженная в колдовскую дрему, она рассеянно смотрит на сцену и улыбается ленивой и мечтательной улыбкой.

Совсем иная улыбка у миленькой племянницы Артемия Иваныча Гейбовича, у молоденькой вдовушки Лизы. Она не сводит глаз с Мессарошевой султанши и смеется с торжествующим ехидством, от которого вся ее остренькая мордочка как бы стекает к тонкогубому и лукавому рту.

Все это понятно. Роль девушки-гусара, самая эффектная в водевиле, предназначалась Лизоньке. Записные театралы сходились на том, что она, со своей фигурой подростка и лукавой пикантностью кокетливой женщины, как будто нарочно создана для этой роли. Но против Лизоньки повел интригу сам Мессарош, и роль отдали султанше.

Теперь настал час возмездия: Лиза дожидалась его с мстительной радостью.

Как могла султанша при своих бельфамистых формах взяться за роль молоденькой девушки, только что выскочившей из пансиона и глянувшей на мир глазами грациозно удивленного котенка? Тут необходимо дать характер, пусть водевильный, но все-таки выхваченный из жизни. Наивность неведенья в этом характере - главнейшая черта, и ею должны быть пронизаны каждый жест, каждое слово, произносимое юным существом.

Особенно важны выходные куплеты: молоденькая пансионерка выпархивает к публике и, выйдя к рампе, с какой-то наивной доверчивостью превесело сообщает зрителям, что школьной арифметике училась не очень усердно, потому что сложенье, деленье и умноженье ей преподаст будущий муж. Местечко в водевиле самое фривольное и для исполнения чрезвычайно трудное. Артистка, для которой предназначены эти куплеты, должна каждое мгновение помнить, что игривые слова здесь произносятся в голубином неведенье. Такая роль легка только на взгляд - на деле она под силу одной Асенковой.

У султанши и в малюсенькой доле нет той пленительной грации, какой Асепкова, петербургская дива, покорила столичную публику.

Султанша роли не поняла и вступительные куплеты пропела с таким нажимом, что в публике, особенно в ее мужской половине, сразу послышались непристойные смешки. Полковник даже оглянулся и окинул публику взором громовержца. Это, конечно, не остановило бы скандала, если б на помощь полковнику не устремился Цуриков.

Его реплика пришлась тут же за куплетами султанши, и он эту реплику бросил с такой форс-мажорной силой, что в зале все мгновенно стихло. На счастье султанши, диалог, начавшийся репликой Цурикова, построен настолько искусно, что зритель сразу же вовлекается в вихрь драматической интриги.

Цуриков роль свою понял тонко: немец-учитель в его истолковании получился так натурально глуп и так неуклюже забавен, что немыслимо смотреть на него без смеха.

Обстоятельства, в которых оказался немец, подчеркивают нескладность его выходок и вздорность его глубокомыслия.

Учитель каждую минуту ждет приезда французского капитана Роланда. Он связан с капитаном одним странным случаем, - этот случай до сих пор не был известен воспитаннице. Теперь же, когда воспитанница стала взрослой девушкой, учитель намерен открыть ей тайну ее появленья в доме.

Дело в том, что двенадцать или тринадцать лет назад, когда воспитанница была еще несмышленым дитятей, над всей благословенной долиной Рейна гремели пушки Бонапарта. Учитель содержал в то время пансион для мальчиков, но пансион тогда опустел, потому что мирное теченье жизни было нарушено войной.

В один из дней, когда пушки гремели особенно грозно, к тихому дому учителя подскакал на взмыленном коне незнакомый французский офицер с плачущим малюткой на руках.

Вызвав владельца пансиона, офицер объявил, что его зовут Роландом, что он капитан французской армии и что мальчоночка, который покоится у него на руках, счастливо выхвачен им из какого-то пожарища.

Учитель молча поклонился, а капитан кинул на его попеченье свою находку и быстро ускакал, выразив на прощанье надежду, что учитель сумеет воспитать из маленького плаксы в кудряшках лихого забияку гусара.

В течение тринадцати лет капитан ни разу не появлялся в пансионе. Но несколько дней назад учителю вдруг доставили гусарский мундир и письмо, в котором коротко сообщалось, что капитан Роланд посылает мундир для своего приемного сына и что в ближайшие дни он сам за ним, то есть за сыном, приедет, дабы лично отвезти его в полк.

Вот и все. Но это письмо и в особенности этот мундир ставят учителя в затруднительное положение. Спасти его может только воспитанница. Нужно объявить капитану, что он ошибся и что из малютки в кудряшках нельзя было воспитать гусара, потому что малютка оказалась девочкой.

Помня дикую горячность Роланда, учитель просит воспитанницу взять на себя деликатную обязанность объясниться с ним, то есть с капитаном. Воспитанница отказывается, потому что она побаивается лихого гусара. Происходит смешной спор, прерываемый возгласом дочери учителя Лоры, - она взволнованно объявляет, что капитан уже приехал.

Обе девушки убегают, а учитель остается один и произносит монолог на тему о жребии, который брошен...